Читать интересную книгу Стрелецкий бунт. Роман - Вера Гривина

«Разве что волосы у меня хороши», – отметила Софья.

Свои густые темные волосы она с недавних пор укладывала, по примеру царицы Агафьи, в замысловатую прическу, но сейчас из-за траура заплела в непритязательную косу. Скромной была и одежда царевны: темный летник и похожий на монашеский куколь головной убор.

«Оно и к лучшему, что я собой невидная. Не обидно увядать во цвете лет».

Подошло время идти в храм к обедне. В самой большой светелке Софью ждали сестры – Евдокия, Марфа, Катерина, Марья и Федосья. Немного погодя, к ним присоединились и тетки – царевны Анна Михайловна и Татьяна Михайловна. Ввосьмером они пришли в храм Воскресения Словущего, где в этот день для них проводилась служба.

Софье никак не удавалось сосредоточиться на молитве, а лики Спасителя, Богородицы, архангелов и святых почему-то усиливали в ее душе тревогу. Чтобы хоть немного успокоиться, она принялась сосредоточенно разглядывать резьбу на иконостасе, кажущуюся, благодаря удачному наложению красок, фарфоровой и перламутровой. Однако даже этот привычный способ успокоиться на сей раз не помог. Софья с трудом дождалась исповеди и причастия, а когда старенький священник, отец Сергий, пропел благодарственную ектинию, почувствовала облегчение, оттого что служба, наконец, закончилась.

Сразу после трапезы она вернулась в свой кабинет, где стала ждать князя Якова Никитича Одоевского, которому накануне послала записку. Софья его вызвала, а он в ответ пообещал явиться во второй половине дня.

Спустя час царевна забеспокоилась.

«Князь Яков Никитич обычно приходил ко мне сразу же опосля обеденной трапезы. Что же он нынче задерживается? Не в его правилах нарушать обещание».

Как назло, долго не появлялась и посланная за новостями Панька. Когда же она, наконец, вернулась, царевна осыпала ее бранью.

– Куда же ты пропала? – воскликнула Софья, закончив ругаться. – Еще и князь Яков Никитич Одоевский задерживается!

– А князя Яков Никитича не жди, – сказала девка. – Он утек из Кремля опосля того, как его племянник, князь Василий Федорович, назвал боярина Ивана Кирилловича Нарышкина «собакой» да еще и в рыло дал брату царицы.

– И впрямь дал? – удивилась царевна.

– Вот те крест!

Софья почувствовала удовлетворение: нашелся хоть один человек, не побоявшийся проучить самого заносчивого из братьев Натальи Кирилловны. Но с другой стороны поступок князя Василия Федоровича не мог не отразиться на судьбе его родичей. Наверняка теперь всем князьям Одоевским, включая Якова Никитича, будет заказан путь в царские палаты. Значит, у Софьи еще ограничится связь с внешним миром.

«Прочие-то бояре шарахаются от меня, как от зачумленной».

– А я с Андрюхой своим повидалась, – сообщила вдруг Панька.

– Его же не должно быть в Кремле?

– Он подменил захворавшего Митьку Данилова.

– То-то тебя так долго не было, – усмехнулась царевна. – Ну, и есть мне польза от твоего любезничания с дружком?

Девка кивнула и оглянулась на дверь. Софья поняла ее: среди слуг царевен наверняка были и такие, которые за плату шпионили для Нарышкиных.

– Проверь, не слышат ли нас, – велела Софья.

Панька выглянула в сени и, убедившись, что там никого нет, приблизилась к своей госпоже.

– Смута в стрелецких слободах, – заговорила она почти шепотом. – Служивые толкуют меж собой, что бояре закон нарушили. Мол, Иван Алексеевич в тех летах, в коих самому можно царствовать, а Петр Алексеевич еще мал, и вместо него править будут неправедные бояре. У стрельцов и иного московского люда много обид на бояр накопилось, покуда покойный царь хворал. А еще по Москве ходят слухи, будто бы бояре зельем извели государя нашего благоверного, Федора Алексеевича. Уж так служивые шумят, уж так волнуются!

– Чай, не впервой они шумят и волнуются. Матвеев найдет на них управу.

– Коли успеет – продолжила Панька. – Андрюха сказывает, что стрельцы собираются явиться в Кремль, дабы спросить с бояр за беззаконие.

Царевна всплеснула руками.

– Неужто они сами на такое решились?

– Не совсем сами… – замялась девка.

– Не вздумай от меня чего-либо утаить, – прошипела Софья.

Панька виновато опустила голову.

– Мне Андрюха побожиться велел, что я никому не…

– А я велю тебе все говорить, – опять прервала ее царевна. – И ты должна слушаться меня, а не дружка. Придется тебе свою божбу нарушить: чай, не впервой.

Вздохнув, девка прошептала:

– Стрельцов к бунту подбивают люди, посланные боярином Милославским. Он и князь Иван Андреевич Хованский хотят посадить на царство Ивана Алексеевича.

– Князь Хованский? – удивилась Софья. – Неужто Иван Михайлович связался с ним?

Князя Ивана Андреевича Хованского она видела всего несколько раз мельком, потому что он, хотя и имел чин боярина, не входил в число лиц, которых допускали к царевнам, чему причиной была его прежняя развратная жизнь. О нем ходили самые нелицеприятные слухи, а общее отношение к нему выражалось в его прозвище «Татаруй»: то есть болтун. Когда-то, будучи воеводой, он сумел одержать несколько важных побед над поляками, что, впрочем, не помешало царю Алексею Михайловичу написать ему однажды: «Я тебя взыскал и выбрал на службу, а то тебя всякий называл дураком».

– Еще как связался! – подтвердила Панька. – Сказывают, нынче их водой не разольешь.

Она замолчала и развела руками, давая понять, что больше ей сообщить нечего.

– Ступай! – велела царевна.

Оставшись одна, она принялась раздумывать над полученными только что известиями. Цель Милославского ей была ясна: он хотел с помощью стрельцов возвести на престол царевича Ивана, чтобы править самому.

«А чего дядюшка собрался сотворить с Натальиным сыном? Медвежонку Петруше, чай, уже вся Москва присягнула, и стрельцы не отлынивали от присяги. Значит, оглашенного царя надобно либо свергнуть, либо убить. Мне не жаль нарышкинского отродья, но одно беззаконие порождает множество худших беззаконий, а все они несут крамолу и смуту. Ох, не обернется добром затея Милославского! Ладно, ежели смута токмо ему одному выйдет боком, но как бы он и нас не сгубил. Как же остановить Ивана Михайловича, будь он неладен? Меня он не станет слушать, да и повидаться нам трудно. По сути-то, боярин Милославский прав: Иван должен быть царем, да вот токмо наш родич способен любое законное и справедливое дело загубить. Ну, зачем Иван Михайлович связался с князем Тараруем? А уж стрельцов соблазнять на бунт совсем уж зряшное дело. Крамола, разросшись, сметет самого нашего не в меру властолюбивого родича да и нас вместе с ним. Чай, такое уже было: многие, начавшие в Смуту за здравие, кончили за упокой. Не наступили бы вновь тяжкие времена. Потолкую завтра с братом Иваном – растормошу его. Пущай хоть он попытается вразумить нашего беспокойного родича».

Глава 8

Полковники

Замоскворечье не было затронуто волнениями, и там текла привычная жизнь. На Большую улицу28 приезжали из окрестных сел повозки, с которых местные хозяйки покупали продукты. В кузнецкой слободе слышался металлический звон, и пахло горячим металлом. Женщины занимались хлопотами по хозяйству или болтовней. Многие мужчины отправились за реку, в центр города, а те из них, которые остались, занимались своими обычными делами.

Около трех часа по полудню в замоскворецкой стрелецкой слободе появилось четверо верховых – стрелецкие полковники Афанасий Левшин, Лука Карандеев, Павел Бохин и Семен Грибоедов. Они дружно перекрестились на недавно возведенный храм Троицы Живоначальной и свернули в проулок, ко двору полковника замоскворецких стрельцов, Матвея Вишнякова.

Ворота были распахнуты, и из них выезжал крытый возок в сопровождении конного стрельца. Полковники, прижавшись к ограде, пропустили мимо себя повозку.

– Вы к нашему хозяину? – спросил открывавший ворота холоп.

– Вестимо, к нему, – откликнулся мрачный Грибоедов.

Вишняков стоял на крыльце своей двухэтажной хоромины. Он был невысоким и кряжистым, его круглое, морщинистое, красноватое лицо походило на печеное яблоко. Густые волосы и пышную бороду замоскворецкого полковника уже покрыла седина.

– Доброго тебе здравия, Матвей! – поприветствовал хозяина здоровенный Карандеев. – Принимай гостей!

В глазах Вишнякова мелькнуло беспокойство, но он поспешил улыбнуться.

– Здравствуйте, люди добрые! Я гостям завсегда рад! Пойдемте в горницу!

В просторной, светлой горнице пахло свежей стружкой.

– Ты никак переделки у себя затеял? – спросил самый пожилой из полковников, Левшин.

– Ну, да, – ответил хозяин. – Захотел я угодить молодой женке и обновил наши хоромы.

– Балуешь ты ее, – осуждающе заметил Карандеев. – Вон на что не пожалел деньжищ.

Он указал на сияющие новизной явно не дешевые печные изразцы.